Олжас Байелбай, режиссер и специалист по киноязыку, а также автор weproject.media. Олжас делится с нашими читателями информацией о закулисье киноиндустрии. Недавно он писал о том, каким бывает закулисье съемочного процесса. А сегодня рассказал о том, как режиссеры используют еду в кино.
Олжас Байелбай, город — Алматы, режиссер, специалист по киноязыку, @olzhazavre
Почему самые вкусные сцены на экране будоражат наш аппетит и почему мы так любим повторять их дома?
Когда кино становится гастрономией
Кино — это всегда нечто большее, чем набор кадров и диалогов. Оно апеллирует не только к нашим глазам и ушам, но и к воображению. Вспомните момент, когда вы смотрите сцену застолья в фильме, и вдруг чувствуете запах жареного мяса или свежего хлеба, хотя на кухне у вас пусто. Наш мозг настолько реалистично дорисовывает запахи и вкусы, что кино становится почти гастрономическим опытом.
Режиссеры давно научились этим пользоваться. Еда в кино — это символ, эмоция, метафора. Через трапезы герои раскрываются: кто-то ест медленно и изысканно, демонстрируя аристократизм, а кто-то жадно вгрызается в кусок курицы, показывая свою грубость и животную природу.
От Тарантино до студии Pixar — кино стало настоящим кулинарным фестивалем. Более того, оно формирует наши гастрономические привычки: после «Криминального чтива» продажи бургеров взлетели, после «Рататуя» тысячи людей попробовали приготовить овощное рагу, а после «Игры в кальмара» мир узнал о корейском печенье «Дальгона».
«Криминальное чтиво», 1994, Квентин Тарантино
Одна из самых знаковых сцен в истории кино — диалог Джулса и Винсента с их жертвами в «Криминальном чтиве». Пока напряжение растет, Джулс с невозмутимым видом тянется к бургеру из Big Kahuna Burger. Он с наслаждением его поглощает, смакуя каждый укус, и произносит легендарное: Mmm! This is a tasty burger!
На первый взгляд, смешная и нелепая деталь. Но у Тарантино ничего случайного нет. Бургер здесь — это инструмент для доминации. Гангстеры врываются в квартиру, где ребята завтракают, и Джулс, как хищник, невозмутимо отбирает у Бретта пищу. Убийство и еда рядом, как в жизни, где все переплетено. Сцена заставляет зрителя почувствовать хруст булки и аромат мяса. На фоне будущего убийства этот аппетитный укус усиливает напряжение в десятки раз.
Зрители после фильма ринулись искать Big Kahuna Burger, но такого бренда не существовало. Это была вымышленная сеть Тарантино. Но в поп-культуре этот бургер стал таким же культовым, как цитата Say ‘what’ again!
«Бесславные ублюдки», 2009, Квентин Тарантино
Тарантино вообще любит еду как элемент стиля. Вспомним «Бесславных ублюдков», где Ханс Ланда заказывает штрудель «с кремом» и делает это с таким садистским удовольствием, что сладкий десерт превращается в орудие психологического давления. С точки зрения символики, этот штрудель и есть Шошанна, которую он допрашивает, поедая его. У Тарантино еда — это не просто фон, это оружие драматургии.
«Рататуй», 2007, Брэд Берд
Когда Pixar выпустили «Рататуй», мало кто ожидал, что мультфильм про крысу-кулинара станет шедевром о высокой кухне. Но этот фильм сделал революцию: он показал, что еда — это искусство, способ говорить о чувствах и даже менять жизни.
Ключевой момент — дегустация блюда критиком Антуаном Эго. Он берет ложку овощного рагу, пробует его… и мгновенно переносится в детство. Камера делает плавный зум, мы видим маленького Эго, которому мама подает рататуй, и на лице взрослого критика впервые появляется улыбка.
Эта сцена — чистая метафора памяти и любви. Каждый зритель узнал себя: ведь у всех есть блюдо, которое возвращает в детство. Для кого-то это бабушкины баурсаки, для кого-то суп, который мама готовила зимой.
После выхода фильма во Франции фиксировали всплеск заказов блюда рататуй в ресторанах. Более того, Pixar консультировались с настоящими шеф-поварами, и блюдо в мультфильме выглядит абсолютно реалистично. Крыса-кулинар научила целое поколение детей: к готовке можно подойти творчески и с безудержным весельем.
«Шоколад», 2000, Лассе Халльстрем
Если Тарантино использует еду как контраст, а Pixar как метафору памяти, то есть фильмы, которые превращают еду в симфонию удовольствия.
«Шоколад» Лассе Халльстрема — история о том, как сладости могут менять судьбы. Жюльет Бинош открывает кондитерскую в строгом католическом городке. Каждый ее десерт словно ключ к душе: один находит любовь, другой — уверенность, третий — радость. Шоколад становится символом свободы и искушения, а сцены приготовления конфет сняты так, что зрители почти ощущают запах какао.
«Большая жратва», 1973, Марко Феррери
Фильм стал сенсацией и скандалом одновременно. Четверо мужчин — успешные и обеспеченные — собираются в загородном доме, чтобы провести выходные… объедаясь до смерти. Звучит как фарс, но Феррери показывает это с едкой иронией, обнажая кризис западного общества 70-х. Еда здесь не радость, а символ пустоты и саморазрушения.
Зрители 1973 года были шокированы: на экране деликатесы подавались горой, а герои играли как будто в последнюю вечеринку цивилизации. Много критиков увидели в этом фильм-пророчество о том, куда ведет общество потребления. Но ирония в том, что блюда в фильме сняты невероятно аппетитно, камера смакует жирное мясо, сливочные соусы, десерты.
Смотришь и испытываешь двойственность: с одной стороны — отвращение, с другой — желание попробовать. Именно этот парадокс сделал картину культовой.
«Крестный отец», 1972, Ф. Ф. Коппола
У Копполы еда — язык семьи и власти. Самая известная сцена: Клеменца объясняет, как готовить соус для «целой армии». Камера подробно фиксирует процесс — масло, чеснок, мясо, вино, томаты. Это не случайность: Коппола хотел показать, что помимо крови и насилия, мафия — это также кухня, традиции и «семейные рецепты».
Каждый ужин в «Крестном отце» — это политический акт. За столом принимаются решения, обсуждаются предательства, даются обещания. В итальянской культуре совместная трапеза — это священно, и Коппола переносит это на экран. Парадокс в том, что эти сцены еды создают ощущение уюта, но мы понимаем: за этим уютом стоят интриги и смерть. Соус в фильме стал символом мафиозной «семейной кухни» — рецепта, который передается из поколения в поколение, как и сама власть.
«Тампопо», 1985, Дзюдзо Итами
Эта японская лапшичная комедия уникальна. Сюжет прост: вдова хочет сделать лучший рамен в городе. Но вокруг этой истории Итами строит целый фильм-коллаж: пародии на вестерны, эротические сцены с едой, философские притчи.
Самое смешное и знаменитое — сцена с яйцом, передаваемым влюбленными изо рта в рот. Но в центре все же рамен. Герой-учитель объясняет, как правильно держать палочки, как слушать бульон, как «почувствовать душу лапши». В итоге фильм превращается в гимн японской культуре еды. После выхода «Тампопо» рестораны рамена по всему миру обрели вторую жизнь, и сегодня он считается «культовой лапшичной Библией».
«Пир Бабетты», 1987, Габриэль Аксель
Один из самых утонченных фильмов о еде. Французская повариха Бабетта, бежавшая в Данию, выигрывает в лотерею и решает потратить все деньги на роскошный пир для пуританской общины.
Мы видим процесс: черепаховый суп, перепелки в тесте, дорогие вина. Камера смакует детали: блики на бокалах, мягкое мясо, золотистые корки. Но главное не в еде, а в реакции людей: пуритане впервые за много лет чувствуют радость и наслаждение. Бабетта дарит им праздник души. Фильм о том, что кулинария может быть актом милосердия и искусства одновременно.
Суперразмер меня», 2004, Морган Сперлок
Документальный эксперимент, изменивший индустрию. Режиссер питался McDonald’s 30 дней, заказывая только «суперразмерные» порции. Мы видим, как он набирает вес, здоровье ухудшается, настроение падает.
Фильм стал шоком для Америки: он показал, что фастфуд — это не просто еда, а социальная проблема. После выхода McDonald’s даже поэтапно убрал опции Supersize и отрицал прямую связь с картиной. Кино о еде здесь становится не гастрономией, а политическим манифестом.
Кино как вкус жизни
В каждом из этих фильмов — от мафиозного соуса Копполы и философской лапши Итами до шоколадной революции Бинош и фастфуд-эксперимента Сперлока — еда становится большим, чем просто декорацией. Она превращается в язык, на котором герои выражают власть, любовь, протест, память или пустоту.
Эти сцены так сильно действуют на зрителя потому, что есть нужно всем. Мы все знаем вкус хлеба, сладости шоколада, аромат жареного мяса или простого супа. Когда режиссер умело соединяет гастрономию и драматургию, экран обретает слой: мы начинаем «чувствовать» кино не только глазами и ушами, но и желудком.
У Тарантино бургер становится инструментом доминации, у Пиксар рататуй возвращает критика в детство, у Феррери пир — символ гибели общества, у Копполы соус — метафора мафиозной семьи, у Акселя перепелки — акт милосердия, у Сперлока гамбургер — предупреждение. Порой, еда в кино говорит громче слов.
И, возможно, именно поэтому после просмотра хочется не только обсуждать сюжет, но и повторить то самое блюдо дома — будь то штрудель «с кремом», рамен, шоколадная конфета или соус. Ведь кино становится по-настоящему живым, когда его можно попробовать на вкус.